Скиф сдернул с шеи простынку и принялся яростно стирать с бороды мыльную пену.
– А! Проснулся, воитель славы…
В избу вошел отец Мирослав, перекрестился на икону и принялся обметать снег с подола рясы:
– Чего взбеленился, будто черта, прости господи, встретил?
– Мне в Москву нужно!
– Всем туда нужно.
– Я еду прямо сейчас! У меня жена в смертельной опасности!
Гладко выбритый, коротко подстриженный и тщательно расчесанный отец Мирослав разительно отличался своим спокойствием от возбужденного, нечесаного Скифа с остатками мыла на лице.
– Присядь, брат мой, и поразмысли спокойно. Ты не поп, и жена, следовательно, у тебя не последняя.
Но-но, не след бывшему красному командиру на духовное лицо с кулаками кидаться. А теперь помысли, с чем тебе в первопрестольную ехать.
Отец Мирослав разложил перед Скифом его же деньги и документы, сомнительный украинский пас порт и двадцать семь долларов мелкими купюрами, не считая украинских купонов.
– Тебе эта фотография нравится? – отец Мирослав вытащил из бумажника Скифа блок фотографий, на котором была отрезана одна. Скиф снялся перед отъездом на родину в фотоавтомате одного из белградских универмагов. – Мне лично не нравится. Ты на ней как библейский разбойник с большой дороги.
Я одну отрезал себе на память, не возражаешь? – Отец Мирослав раскрыл паспорт, которым снабдили Скифа хохлацкие ангелы-хранители в микроавтобусе. – "Смотрицкий Иван Петрович"… Добро, что хоть еще Мелентием не окрестили, умники.
Накаленную обстановку разрядил участковый милиционер. Он вошел, держа перед собой фуражку, истово перекрестился на многочисленные образа, затем поклонился на лампадку, снова водрузил на голову фуражку для пущей официальности и с начальственной строгостью в голосе обратился к Скифу:
– Нарушаете, гражданин, паспортный режим Российской Федерации. Надо было отметиться в день приезда в отделении милиции по месту временного проживания.
– Я… Я только что приехал и не успел заявить о себе.
Милиционер снова снял фуражку и протер ее изнутри по околышку вязаной перчаткой.
– Иван Васильевич, стало быть, участковый здешний. Вы уже третий день здесь, могли бы и побеспокоиться.
Скиф вопросительно поднял брови и взглянул на отца Мирослава, тот в ответ пожал плечами и хитровато улыбнулся. Скиф протянул милиционеру свою украинскую "липу". Тот сделал какие-то пометки в своих бумагах и вынул из кармана.., российский паспорт:
– Вот, Василий Петрович, держите ваш документ и больше никогда не нарушайте.
Милиционер снова перекрестился, козырнул уже в фуражке, – Угощайся, милок, – хозяйка сунула ему пирожки в газетке. – Горячие, только из печки вынула.
Милиционер с достоинством принял подношение и громко хлопнул набухшей от снега дверью. Скиф раскрыл паспорт и с удивлением прочитал:
– Луковкин Василий Петрович… Один другого краше.
С фотографии на паспорте на Скифа смотрел знакомый бородатый сербский четник.
– Зато надежней, Василий Петрович. Так что бороду придется оставить, ты только ее цивилизованно подровняй.
За окном на улице раздался причудливый сигнал клаксона – мелодия торжественного марша. Скиф осторожно отодвинул занавеску. Из-за покосившегося забора во всей своей красе появился новенький "Мерседес". Из него неторопливо вышел молодой человек в дорогой, но старомодной дубленке, в каких прежде ходили партийные боссы первых лет перестройки. Он небрежно оперся на открытую дверцу машины и безжалостно жал на сигнал.
– Чего балаганишь, ирод окаянный! – крикнул ему с крыльца отец Мирослав. – Заходи в дом.
– Не хочу в твой курятник, сам выходи и садись в машину. Переговорить надо, Славик.
– Не могу я, охульник. Гость дорогой у меня. Собираемся к заутрене.
– Бери тогда своего гостя с собой. Я вас обоих подвезу, а по дороге обговорим одно дельце.
– Не вовремя как ты все-таки заехал, – проворчал отец Мирослав, расправляя подол подрясника в машине.
Парню было лет двадцать пять, не больше. С крепких щек еще не сошел юношеский румянец, а шея еще не утратила детской округлости.
– Служба эта для тебя не последняя, а дочка у меня родилась первая. Надо поговорить за крестины, понимаешь.
– Брат Василий, – повернулся к Скифу отец Мирослав. – Ты в своих горних далях и высях оторвался от грешной матушки-земли. Теперь виждь и внемли – пред тобой заместитель главы администрации.
То бишь наместник наместника Парнишка за рулем многозначительно воздел над собой указательный палец:
– Первый'.. Первый заместитель, не забудь добавить, понимаешь. А гость твой издалека? Видимость как бы нерусская.
– Издалека, сын мой, – благостным голосом изрек Скиф, поправляя на голове шапочку-скуфеечку. – Из сербов мы, народ есть такой православный.
У здания прилизанные чиновники кинулись наперебой к машине, каждый норовил первым открыть дверь На начальственных лестницах стало больше ковров, больше шика в отделке внутреннего убранства присутственных мест.
В необъятном кабинете юного начальника не хватало только переходящих красных знамен, остальное все оставалось на своих местах, как и прежде. Не было лишь портретов вождей мировой революции и ликов членов Политбюро ЦК КПСС на стенах. Их заменяли картины, купленные в художественном салоне. По своим эстетическим достоинствам они мало отличались от портретов бывших членов…
О новой моде говорил фотопортрет жены начальника на столе в рамочке из позолоченной бронзы.